Короче написала рассказ. Не все же мне рисовать. Точнее даже не знаю... В общем, много букав.
И да, мне все равно ,что вам не нравится. Мне нравится и очень даже, так что хоть обшвыряйтесь тухлыми яйцами ^__^

Снег. Всюду лежит белоснежный, чуть подтаявший снег с тонкой ледяной коркой. Всю его белоснежность видно только под светом одинокого фонаря, как надзиратель стоящего возле качелей посреди этого двора.
Уже темно. 23.47 по московскому времени. И секунды... двадцать семь... двадцать восемь... двадцать девять... Время безостановочно идет, оно спешит куда-то, унося с собой наши жизни и заставляя крутиться в своих заботах, как белка в колесе. Все мы бежим за временем, все боимся потерять даже одну минуту. Нам дорог каждый момент, но как, как объяснить, что этим временем, это жизнью надо наслаждаться сполна, а не гнаться за временем, что повелевает нами? Да, просто не в силах подчинить время.
Снег. Он так беззаботно летит, не зная, что внизу его ждет верная смерть. Снежинки, одна за одной, слипаясь вместе, падают на снежную корку и тают. Они умирают, обретая вечный покой и оставаясь в нашей памяти как простая вода, а не что-то прекрасное, на что можно было бы любоваться часами, днями, годами...
Деревья слегка покачиваются от ветра. Они совсем голые. Они замерзли и устали от холода. Они не так привлекательны в такую пору, они не завораживают нас собой... Им так не хватает кроны, так не хватает чего-то неземного и красивого, чего нет ни у кого из нас.
Качели тихонько поскрипывают от дующего порывами ветра. Они не устали, им уже все равно. Они настолько стары, что нет смысла уже о чем-то жалеть. Краска уже успешно слезает после многих лет этого одиночества. И только фонарь, стоящий рядом, составляет компанию им. И тот лишь светит, будто показывая все одиночество этих качелей.
Шаги. Тихие шаги, почти неслышные. Такие легкие, но и тяжелые в то же время. Невысокая женственная фигура из темноты приближалась к этим самым одиноким качелям. Медленно, неспешно. А снег, отражая свет фонаря, позволял разглядеть девушку. Молодую девушку в длинном черном плаще, так и кутавшуюся в него, желая согреться. Она явно была не бездомная. Но она была очень одинока. И никто не желал сделать так, чтобы скрасить это одиночество. Она уже научилась прятать свои эмоции, не выходила в люди и всегда желала проводить время дома. Не училась, не работала, жила на запас денег, которые ей выдали родители, и тот уже подходил к концу. Этот вечер она решила провести далеко не за чашкой кофе сидя в кресле, а на этих самых качелях, где никогда не было детского смеха. Эти качели всегда служили каким-то местом отчуждения. Местом, где человек мог предаться воспоминаниям, приятным или не очень. Он мог подумать о том, что происходит с этим миром, или же конкретно с ним. Но мало кто этим пользовался.
Она, медленными шагами, подошла к качелям. Бледные, худые руки потянулась к лицу, поправляя шарф, которые скрывал ее рот. Волосы темными прядями падали на ее плечи, взгляд был грустным, словно она что-то потеряла. Внутри себя потеряла. А может и не внутри. Может, она кого-то потеряла? Кому это знать кроме нее...
Она опустилась на этим самые качели и тяжело вздохнула. Пар изо рта прорывался сквозь плотный вязаный шарф. Все говорило о том, насколько тяжело ей. Насколько хочется кого-то рядом. Но она молчала. Она не просила никого о помощи. Она просто оставалась всегда сама с собой, предаваясь воспоминаниям и эмоциям. Только грустным эмоциям. Даже улыбка, и та была до безумия грустной. Настолько она выглядела... измученно, что, глядя на нее, хотелось подойти и пожалеть, но разве найдется в нашем мире тот, кто сможет подойти к незнакомцу и подбодрить его? Нет, наш мир злой и серый. Чернь с телеэкранов запудрила нам мозг, не говоря ничего хорошего, только плохое. Убийства, ограбления... Зачем нам это знать? Да незачем. Просто говорят "так надо".
Она вытянула ноги и, упершись в снежную корку, стала покачиваться на качелях. Те издавали тихий скрип, будто что-то подпевая ей, что-то грустное и невыносимо давящее. Она просто опустила голову. Ее лицо выражало только грусть. Безумную, глубокую грусть, которая не выходила из ее головы уже вот несколько месяцев.
Она, осторожно пустив руку в карман, достала пачку сигарет. Винстон, легкие... Эти пара тройка сантиметров никотинового яда, по смыслу глупой фразы, убивающего даже лошадь всего одной каплей. Дрожащими пальцами она достала одну и мягко взяла ее губами. Казалось, что она вот-вот выронит сигарету, но нет. Та просто будто прилипла к ее пересохшим и потрескавшимся губам, побледневшим от холода. Она тяжко вздохнула снова. В пачке же лежала и зажигалка. Прозрачная, фиолетовая зажигалка "крикет", содержащая в себе еще совсем немного газа для того, чтобы просто зажечь сигарету и снова скрыться в пачке, оставляя табачную трубочку треть на воздуха и тлеть быстрее от каждого дуновения ветра, оставляя ее умирать, медленно.
Она закурила. Глубоко затягиваясь, девушка выдыхала серый никотиновый дым из легких, который уже давно зачернил их, обрекая на верную гибель. Зато как этот дым помогал расслабиться и успокоиться, ни о чем не думать. Но это был немного не тот случай. Она курила для того, чтобы подумать о том, что было, помечтать о том, что могло бы быть, и поразмышлять о том, что его и чего нет, но так надо.
Ей было страшно. Страшно одиноко и грустно. Так и хотелось завыть на фонарь как на луну, которая не появлялась в очередной день, но если и появлялась, то обязательно заходила в гости к ней, показываясь в окне квартиры девушки, где она проводила не меньше двадцати трех часов в сутки. Изредка она выходила на улицу, понимая, что ничего хорошего здесь не найдет. Она не найдет здесь доброту, заботу, ласку, внимание, которого ей так не хватало. Она не найдет ничего, кроме чужих забот и черноты этого мира... Детский смех уже не грел душу, наивность малышей не умиляла... В ней словно умерли эти чувства. Они просто покинули ее, оставляя на этой земле одну наедине с грустью и мыслями.
Ее губы слегка шевелились. Она что-то явно шептала себе под нос. Если бы ее кто-то и увидел, то решил бы, что она ненормальная, и не решился бы к ней подходить. Но никого здесь не было, а так хотелось, чтобы кто-то подошел и обнял за плечи, помогая справиться с мыслями лишь одним своим присутствием. Но такого не было. Не было такого человека, которому было все равно, к кому идти, лишь бы только помочь.
-И лампа не горит... И врут календари... И если ты давно хотела что-то мне сказать, то говори... - шептала она, иногда добавляя совсем слегка голос. Такой хриплый, севший, но женственный, он выходил из ее уст, обретая свободу, но буквально тут же расплываясь и исчезая.
-Любой обманчив звук... Страшнее тишина... Когда в самый разгар веселья падает из рук бокал вина... И черный кабинет... И ждет в стволе патрон... Так тихо, что я слышу, как идет на глубине вагон метро...
Романс... Эту песню она знала очень хорошо. Только этой песней она могла выразить то, насколько ей плохо и насколько долго это уже длится. По ней, по ее речам и эмоциям было видно, что она что-то потеряла. Потеряла давно и безвозвратно. А так хотелось вернуть все вспять, вот только это было просто невозможно. Человек еще не придумал ничего такого, чтобы возвращать время назад и чтобы просто предотвращать свои ошибки... Но жизнь без ошибок была бы нам просто неинтересна. Она была бы скучной, у нас было бы все, чего мы так хотим, если бы мы приложили усилия на пути к тому, чего так хотели. Но кто же это понимал... Все кружились в круговороте своих мыслей, забот и проблем.
Она продолжала шептать слова. Текст этой грустной песни, которая уже давно играла у нее дома. Тихо-тихо, даже ночью, тихо настолько, что даже соседи бы не услышали ни звука от того, что играло. Да и то те наверно уже похоронили ее несколько раз, ведь она так редко появлялась на люди. И никто бы уже не припомнил, когда видел ее последний раз. Так, мельком ее помнили, но редко видели ее с середины лета. Она будто и не существовала вовсе. Будто это все были их какие-то ложные воспоминания, но далеко нет.
Слова тихо выходили из ее уст. Рука медленно, словно замерзший кот, желающий погреться, лезла во внутренний карман плаща, который хранил в себе пистолет. Девушка уже давно хранила его у себя, но не говорила никогда и никому про него. Не надо просто было никому про это знать. Ведь такие мелочи мало кого интересовали. А если бы и заинтересовали, то добром бы это все равно не кончилось. Эту единственную ее вещь, которую она берегла уже несколько лет, могли бы запросто отобрать и, в лучшем случае, наложить штраф, а проблем и без того хватало. За квартиру было не уплачено, за воду и свет тоже. И в ее почтовый ящик приходили лишь гневные письма с требованием заплатить, но чем? Она ведь и так жила очень скудненько, в однокомнатной маленькой квартирке, где уже давно перегорели почти все лампочки.
И вот из кармана показался этот самый серый с металлическим отблеском пистолет, на котором было выгравировано "Тебе, моя любимая...". Странно, но это был подарок. Подарок от того, кого уже нет. Такой странный и совсем не женственный, грубый и страшный подарок. И он явно пригодился ей.
Пальцами проведя по этой гравировке, она тяжело вздохнула. Пара слезинок сорвались с ее глаз. Они бежали по щекам, стремясь упасть вниз, на ее плащ, чтобы обрести вечный покой. Может не сразу, может медленно, но обрести. Они упали. Упали и разбились на этой черной ткани, не оставляя после себя ничего, кроме двух маленьких мокрых пятнышек.
Взведя и подняв пистолет к виску, девушка вздохнула. В глазах уже ничего не было видно, кроме грусти, отчаяния и тоски. Она явно жалела о том, что чего-то не сделала. Но это уже было не исправить. Вернуть время вспять было не в ее силах, хотя безумно того хотелось.
-Я уже никогда не исправлю того, что сделала, - произнесла она и, шмыгнув носом, делая последнюю глубокую затяжку сигаретным дымом, она шумно выдохнула его. Дыхание дрожало. Она боялась, но и в то же время понимала, что нечего уже терять. Уже все потеряно, пусть все и твердили, что надо быть позитивнее. Но было не до этого. Все люди для нее были глупы, и вряд ли бы кто смог оценить масштабы ее потери. Ведь так было тяжело терять того, кто провел с тобой большую часть твоей жизни, кто занимал в твоей жизни больше места, чем всякая учеба, всякие стремления к чему-то. И никто не мог этого понять. Все это было так тяжело для людей, что просто никто не хотел этого понимать и принимать. Но здесь уже было бесполезно что-то делать.
Она, положив худой, тонкий и длинный палец на курок, закрыла глаза, чуть жмурясь и медленно нажимая на него. Она ждала, когда пуля высвободится, последняя пуля, которая была в этом стволе, уготовленная ей именно для этого момента. Для момента, когда она решилась сделать то, на что никогда не решалась.
И вот. Хлопок. Громкий. Она успела только негромко вскрикнуть и выронить сигарету из губ, напрягшись всем телом. Но все уже было позади. Капли крови стекали по качелям, по этим одиноким качелям. Капли останавливались, цепляясь за слезающую краску, а некоторые бежали. На снегу уже было несколько капель, образовывавших одну странную и грустную, прощальную картину, которая была сложна для понимания простому человеку. Ведь если бы ее увидели, то просто решили, что убили, но никто бы не подумал, из-за чего она умерла. Какие на то были причины. Да и это место было настолько одиноко, что вряд ли кто-то здесь бы оказался.
Она упала. Упала вперед, на снег, держа в руках этот самый пистолет со уже без той злощадной пули, что решила всю судьбу девушки. Что решила за нее, что надо умирать. Пора, уже пора... Пора бы ей встретиться с тем, кто так был дорог...
Кровь, сбегая по уже замершему лицу девушки, расползалась по снегу. Она согревала снег, заставляя его таять и обращаться в воду.
Глаза девушки уже были как стеклянные. Она смотрела в одну точку, но на лице была легка улыбка. Теперь она смогла оставить все свои заботу и освободиться от того груза, что лежал на ней и давил на ее плечи изо дня в день, заставляя каждый день плакать.
Больше она не будет плакать. Все уже прошло. Боль прошла, а сердце остановилось. И больше уже ничто не решит ее судьбу. Она уже решена и приведена в исполнение...